"Miłosierna Miłość"

http://uzdrowienie-ruch.blogspot.com/2011/12/miosierna-miosc.html

"...после акта прошения наступает фаза ожидания" (14)

(5) "Аминь"
Молитвословия завершаются восклицанием "Аминь" ("да будет", "истинно", "подтверждаю"), которое о. Павел Флоренский назвал "скрепой" молитвы 41.
(41 Объединенность различных частей молитвы, пишет о. Павел Флоренский, "т.е. неслучайное поставление рядом, свидетельствуется особым актом утверждения молитвы как целого, - скрепляется Аминем, что в вольной передаче значит:"слово мое твердо" или :"сказанное подтверждаю" (1977, с. 183)

Каков психологический смысл "скрепы" и какова ее функция применительно к анализируемой теме влияния молитвы на переживание и , в частности, влияния адресата молитвы на переживание?

После того, как человек высказывал другому важную для себя просьбу, ему остается ждать решения. Так и в молитве после акта прошения наступает фаза ожидания. Она открывается венчающим молитвословие возгласом "Аминь". Молитвословие завершено, но молитва продолжается за пределами молитвословия. В каком-то смысле здесь-то и начинается самое главное (для приговоренного к смертной казни написание прошения о помиловании вовсе не венец дела) - именно поэтому тот душевно-духовный акт, который стоит за кратким словом "аминь", имеет такое большое значение для судьбы молитвы и судьбы переживания. Что это за акт?

"Аминь" - есть внутреннее действие, которое стягивает в один узел всю душевно-духовную работу переживания и молитвы. По своим динамическим характеристикам "аминь" напоминает выдох без вдоха; последним душевным усилием в этот выдох вложено, впрессовано все, что продумывалось и прочувствовалось в молитве - и подлинное искреннее человеческое желание, и исчерпанность человеческих возможностей, и упование на Бога. "Аминь" соединяет надежду и веру и пропитывает ими ожидание. "Аминь" решительно запечатывает молитву, закрывая доступ в нее для сомнений и колебаний, блуждающих помыслов, страха и неверия. Эта замкнутость, отгороженность от внешних влияний не только не страшна для благодатных энергий (ибо они могут входить и "дверью зпатворенной"), но, напротив, даже увеличивает способность человека к их восприятию, создавая интенсивную установку на их ожидание. Такое ожидание есть плотнейшая концентрация всех душевных сил, ограждающая человека от "стихий мира сего" (от рассудочных расчетов, мелких надежд, плоских планов и пр.) и открывающая только одно окно, в сокровенную глыбину человеческого существа - к Богу."
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 91-92

"...человек получает порой ответ совсем на другой вопрос" (13)

"Мы наблюдаем здесь разрыв психологически понятной логики процесса переживания. Этот парадоксальный сдвиг напоминает поведение функции y - 1/x, которая при переходе "x" от отрицательных значений через ноль к положительным "ныряет" в минус-бесконечность, чтобы затем объявиться совсем не там, где ее "ждут", а "спуститься" из плюс-бесконечности. Математические метафоры в данном случае только еще одно подспорье для попытки осмыслить странности динамики душевных состояний, возникающих в молитвенном опыте многих людей.
Находясь в тяжелейших жизненных обстоятельствах и тяжело их переживая, они получали в молитве такое утешение, благодатное умиротворение и радость, которые они описывают как явно не вытекающие ни из объективного развития событий, ни из субъективно-психологической логики их переживания, и в то же время не посторонние и не случайные по отношению к этим внешним и внутренним жизненным процессам, а содержащие в себе глубочайший и целостный ответ на них. Молитва "удивляет" переживание.

Сконцентрировав всю свою боль и нужду в молитвенном прошении и молитвенном вопрошании, человек получает порой ответ совсем на другой вопрос, но, странное дело, этот вопрос оказывается куда более существенным, глубоким и насущным, чем тот, который фактически был задан.

Разумеется это чудесное воскрешение переживания в молитве, этот прыжок переживания через пропасть вовсе не гарантированно наступает по совершению молитвенного прошения. Переживание умерло в прошении, но еще не возродилось в обновленном виде, в "нечаянной радости". Чем заполнен этот разрыв?"
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 90-91

"...умирает, чтобы возродиться" (12)

"Просьба в корне меняет не только ситуацию переживания, но и субъекта переживания. Капитулировав, т.е. признав в акте прошения свое бессилие и поражение своей автономии, казавшееся ему равнозначным смерти, он неожиданно открывает для себя силу синергийного со-бытия, а в нем из нищеты произрастает богатство, из отчаяния - надежда, из скорби - радость.

Но если меняется ситуация переживания и его субъект, то, естественно, меняется и само переживание. Оно, повторю, умирает в прошении, но умирает, чтобы возродиться в переживании другого типа (назовем его "евхаристическим") - переживании благодарности и "нечаянной радости". Это переживание порождено, как и всякое переживание, невозможностью, но не невозможностью-недостатком, а невозможностью-избытком."
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 90

"Моя скорбь ... загорается сверкающей радостью" (11)

" Возрождение это должно быть названо чудесным (43 Чудо феноменологически есть то, что изумляет, убедительно являя сбывшимся невозможное.) потому, что в нем человек получает такой ответ на просьбу, который превосходит и саму просьбу, и все мыслимое просителем. До просьбы человек находился в состоянии невозможности и обостренного одиночества: я один, лишен необходимейшего, ничто не может мне помочь. В пришедшем возрождении он получает не просто подкрепление, чтобы еще продержаться своими силами, не просто заплату на прореху в его бытии, а новое бытие, новую жизнь. До прошения - невозможность, как концентрированная недостаточность, после прошения - невозможность как немыслимый избыток. По эту сторону просьбы, до акта прошения, - совсем другое: я оказываюсь принят в союз, где мое бессилие не просто компенсируется, но оборачивается немыслимой мощью, моя скорбь не просто утишается, а загорается сверкающей радостью. Я молил о корке хлеба, а попал на пир, просился в рабы, а принят в объятия царя как сын.

Итак, можно сказать, что влияние адресата молитвы на переживание в акте молитвенного прошения носит радикальный характер, но этот радикальный переворот в судьбе переживания объсняется не столько тем, каков образ адресата, сколько тем, каковы отношения с адресатом. До прошения эти отношения были собеседованием, после прошения они становятся со-бытиём.

Акт прошения так меняет саму ситуацию переживания, что она перестает быть ситуацией невозможности. Просьба - пограничный феномен, пробивающий в глухой стене невозможности окно в иной мир, а в нем открываются иные возможности. И потому переживание, будучи по своей сущности душевной борьбой с невозможностью и бессмысленностью, просто упраздняется: переживание умирает в просьбе."
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 79-80

"Прошение до предела обостряет ситуацию переживания(10)"

"В самой сердцевине прошения переживание человека, пытющегося всегда отвоевать смысл и надежду, терпит полное поражение: в себе и в своей жизни человек не находит ни сил, ни смысла, ни радости, ни утешения, ни надежды, ни мудрости - ничего. Окончательная капитуляция. Но это именно капитуляция, т.е. прежде всего честный акт, признание правды поражения, а не позорное бегство, не фальшивое бодрячество, не пир во время чумы. Даже во время войны, когда на поверхность поднимается злоба, ненависть, бесчеловечность, акт капитуляции принципиально меняет духовный уровень отношений воюющих сторон. Сдаются "на милость победителя". В противнике, который только что воспринимался как средоточие зла, капитуляция вдруг открывает милость. И в самом деле победитель бывает милросерден и жалостлив, будто бы накопив запасы добра за время царствования стихии ненависти и насилия.

В молитве акт прошения взаимодействует с переживанием парадоксально, он интенсивно сгущает как раз то, против чего переживание, казалось бы боролось - чувство бессилия, невозможности, неспособности на что-то в жизни повлиять, неумения найти разумный выход из ситуации и т.д. Прошение до предела обостряет ситуацию переживания. И вот именно в тот момент, когда переживание окончательно капитулирует, когда оно признает свою неспособность внутренними человеческими ресурсами спасти смысл жизни и самое жизнь и вкладывает последнюю свою энергию, последнюю безнадежную надежду в прошение - вдруг происходит чудо благодатного возрождения."
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 88-89

"Каково же влияние адресата молитвы на преживание в акте молитвенного прошения?" (9)

"Каково же влияние адресата молитвы на преживание в акте молитвенного прошения?

Прежде всего, по своему характеру это влияние в отличие от других фаз молитвы становится практическим, витальным, онтологическим.
До акта прошения молящийся пребывал с Богородицей на неком расстоянии, пытаясь приблизиться к ней, желая обратить ее взор на себя, но как бы сохраняя свою автономию, отдельность и целостность (пусть и поврежденную). Так человек звонит по телефону, вызывая "Скорую помощь": ему может быть и вовсе плохо, а все же он действует как самодостаточное существо, формулирует свои жалобы, называет фамилию и адрес, но когда врач приезжает, "центр тяжести" отношений смещается с обсуждения жалоб к практическим медицинским мерам.
Так и в молитве, когда наступает акт прошения - время "разговора" заканчивается, прошение распахивает навстречу Богородице не одну только душу, но саму жизнь, само существование. Тонущий совершил последнее отчаянное усилие, чтобы крикнуть и схватиться за край подоспевшей лодки - самому подняться в лодку у него уже сил нет.

Подобно этому в прошении человек признается в своей принципиальной, глубинной, онтологической неполноте и утверждает, что его жизнь, его цельность - лишь в реальном, витальном соединении с Богом, в соединении тупиков существования, где он задыхается, с Божьим воздухом, его голода с хлебом, который Бог "произрастил из земли", его изможденности с силой, которую дает Бог.
Прошение в молитве - это падение. Но падение в руки Бога Живого."
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с.88

"В молитве духовное величие просьбы особенно зримо" (8)

"В молитве духовное величие просьбы особенно зримо. Чтобы попросить, человек должен подойти и остановиться на самом краю - за которым простирается безысходность и безпомощность. Ему требуются мужество и смирение, чтобы дойти до края этой пропасти и удерживаться на нем. Он может из страха или из гордости остановиться раньше, не исчерпав своих сил и возможностей, и оттягивать приближающийся кризис иллюзорными надеждами или подавлением своих желаний. И тогда просьба - невозможна. Может безвольно скатиться в эту пропасть - и тогда не сможет просить из-за уныния и безнадежности или из-за утраты достоинства. Все дело в том, чтобы удержаться на краю, и именно оттуда воззвать "Помоги!", "Спаси!", "Защити!":

"Помози ми яако немощну,
окорми мя яко странна,
разреши ту (обиду), яко волиши
...Да сохраниши мя и покрыеши".

С этого края просьба прозвучит со всей силой, которая есть в человеческом смирении, со всей убедительностью, которая заключена в истинном человеческом желании, со всей верой и надеждой, которые сокрыты в последнем человеческом уповании.
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 87-88

"Прошение есть кульминация молитвы." (7)

(4) Прошение
Молитва уже с первых своих фаз - призыва, обращения, предъявления нужды - оказывает на переживание целительное воздействие, но одновременно совершается еще более важное дело. Душевное состояние готовится к главному акту молитвы - прошению. Прошение есть кульминация молитвы.
(39 Порой приходится сталкиваться с несправедливо низкой оценкой значения и роли просьбы в молитвенной жизни. Подоплека этой недооценки такова: рассматрвая свои возможные просьбы при свете совести, я не могу счесть их абсолютно оправданными, поэтому лучше я буду просить о Божьей воле. Бог лучше рассудит, что мне нужно, и даст, когда сочтет нужным. В таком движении души есть, безусловно, благочестивый смиренный порыв, но он слишком быстро обращается в автоматизм, который можно назвать "молитвенной безучастностью". Раз мое желание вряд ли приемлемо Богом до конца, и раз мой ум не может постичь Божью волю обо мне, лучше мне отказаться от своего желания, отказаться от напряженного поиска конкретного и уникального воплощения Божьей воли, а просто наперед сказать гарантированную формулу: да будет воля Твоя. Не отказывается ли молящийся в этот момент от соработничества, от своей доли труда духовного самопознания, без коего и Бог не может ничего совершить, будучи верен завету свободы?)
Именно в этой фазе решается судьба переживания, соединяющегося с молитвой, именно здесь максимальная концентрация всех влияний молитвы на переживание, в том числе и специфических влияний адресата.

Но почему, собственно говоря, к просьбе нужно готовить, разве просьба - это не простое, естественное дело, не требующее никаких специальных приготовлений? Да, непростое. Наблюдая за детско-родительскими отношениями, нередко видишь сценку, где взрослый буквально "тренирует" ребенка, обучая его "правильной" просьбе: "Нет, ты попроси!.. Ну разве таким тоном просят!.. А волшебное слово забыл?!"

Просьба - тончайший психологический "организм", требующий в детстве долгой и тонкой педагогичекой настройки. В этом организме соединяются в смысловое единство надежда и доверие, смирение и достоинство, честность и самопознание, уважение и вера, внутренняя необходимость и свобода.

Стоит одному из этих "органов" выйти из строя, и она превращается в свою противоположность.
Без надежды человек вовсе не просит;
без доверия не просит другого, а испытывает его;
без смирения не просит а требует;
без достоинства не просит, а клянчит;
без осознания внутренней необходимости просимого, существенности своей нужды не просит, а капризничает;
без веры в бескорыстие другого - предлагает сделку;
без уважения к его честности - идет на подкуп;
без признания его свободы - хитро манипулирует или грубо шантажирует.

Чем больше вдумываешься в психологическую сущность просьбы, тем больше понимаешь, что этот, такой привячный, такой повседневный феномен - есть настоящее чудо, одна из вершин, на которые способна подниматься человеческая душа. В просьбе человек превосходит самого себя и создает один из высших типов отношений с другим.
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 85-87

"...чтобы Она увидела его самого" (6)

(3) Предъявление нужды
Молящемуся мало напомнить себе, внутренним взором увидеть, что Богородица есть "радость скорбящих" и "покровительница обиженных", нужно еще самому быть увиденным, нужно, чтобы Она увидела его самого и его личную обиду и скорбь. "Зриши мою беду, зриши мою скорбь", - здесь средоточием, фокусом молитвы становится МОЯ личная нужда, МОЕ страдание. Но вот что важно. Так названное, ставшее предметом взора Богородицы, страдание уже отчасти перестает быть тем, чем оно было до молитвы, ибо оно дано теперь в "обратной перспективе", а именно не с моей точки зрения, а глазами Той, кто только что исповедан "надеждой моей", "предстательницей", "покровительницей", словом, избавительницей от страдания.

Такой переворот во взгляде на боль сам по себе психологически целителен. Когда ребенок, разбивший коленку, показывает ссадину маме, боль не проходит, но переживание боли изменяется, то я был один на один с болью - теперь мы вместе, то казалось, что боль никогда не кончится, - теперь появляется надежда.

Кроме перемены перспективы взгляда (до молитвы я сам смотрел на беду, в молитве - глазами Богородицы, вместе с Нею), в этом доверчивом раскрытии ("зриши мою беду") важен и сам предмет взгляда - "моя беда". Адресат молитвы - Богородица - характеризуется здесь как готовая к заботливому конкретно-личному вниманию, вниманию именно к моей нужде, боли, обиде и скорби. Влияние такой адресации глубинно: я получаю личное избранное и любовное подтверждение моего персонального бытия как раз тогда, когда само это бытие не может себя подтвердить, когда почва выбита у меня из-под ног - в скорби, беде, обиде.
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 85

"...известное из опыта воплощение благости" (5)

(2) Обращение
Все характеристики этого пункта, по сути, раскрывают именования "преблагая" из первого призыва, но раскрывают конкретно, т.е. выделяют в образе Богородицы известное из опыта воплощение благости, где она выступала, как помощница именно в тех состояниях, которые заставляют страдать и самого молящегося.

Влияние этих характеристик адресата молитвы на переживание молящегося состоит в том, что общая установка надежды получает разнообразные конкретизации и тем укрепляется по такой примерно логике: раз Ты "приятелище сирых", то я могу надеяться, что и меня примешь в моем сиротстве - оставленности, одиночестве и беззащитности; раз Ты "скорбящих радосте", то мне можно надеяться, что и мою скорбь Ты поможешь претворить в радость.

Хотя в следующих фазах этой молитвы адресат прямо не именуется и не характеризуется, его образ все более уточняется и, соответственно, все более специфичным становится его влияние на переживание.
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 84

Пример второй. Молитва Пресвятой Богородице (4)

Пример второй. Молитва Пресвятой Богородице

Второй пример - одна из красивейших православных молитв, обращенных к Богородице, - для нашей темы ценен развернутыми описаниями адресата молитвы.

"Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, приятелище сирых и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице!
Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко странна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя предстательницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богомати, яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь."

Выделим для удобства анализа разные смысловые части молитвы, немного меняя их последовательность.

(1)Призыв
Царице моя преблагая,
надеждо моя Богородице.
О Богомати.

(2)Обращение
Приятелище сирых (35 Сирот),
Странных (36 Странников, находящихся в чужой стороне) предстательнице,
Скорбящих радосте,
Обидимых покровительнице.
(Единственная моя) помощница (37 "Яко не имам иныя помощи разве Тебе" - Ибо не от кого мне ждать помощи, кроме Тебя.)
(единственная моя) предстательница,
(единственная моя) благая утешительница.

(3)Предъявление нужды
Зриши мою беду,
Зриши мою скорбь,
Обиду мою веси (38 Знаешь).

(4)Прошение
Помози ми яко немощну.
Окорми мя яко странна.
Разреши ту (обиду), яко волиши.
Сохраниши мя и покрыеши.

(5)"Аминь"
Во веки веков. Аминь.

В каждой фразе молитвы по мере ее разворачивания выявляются разные черты адресата молитвы и его отношений с молящимся, которые оказывают разнообразные влияния на развитие переживания молящегося.

(1)Призыв
"Царице моя", - так обращаясь к Богородице, молящийся признает Ее власть над собою, свободно исповедая себя Ее подданным, готовым служить Ей. Уже само такое обращение, будучи не просто произнесено, а внутренне прожито, дает, с одной стороны, ощущение личностной принадлежности осмысленному целому (Царству), а с другой - чувство защищенности, нахождения под покровительством.
"Надеждо моя, Богородице". Такая адресация уже с самого начала создает установку надежды.
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 82-84

"Они дают и поддерживают в человеке надежду..." (2)

Каким образом эти характеристики адресата могут сказаться на душевном состоянии молящегося?
В целом можно сказать, что они дают и поддерживают в человеке надежду. Эта надежда не туманна и не абстрактна, она имеет в молитве вплоне конкретные и ощутимые опоры.
Он - Спаситель и Избавитель: значит, хоть сам я изнемог, и нет у меня сил самому спастись, а отчаяние заставляет и вовсе опустить руки, но раз есть Спаситель, то я могу и должен напрячь последние свои силы, чтобы дозваться и продержаться, пока помощь придет.
Он - Утешитель: значит, я в своей боли не брошен, не одинок, и потому душа моя в ожидании утешения может набраться мужества, чтобы терпеливо и трезво удерживать всю степень нынешней безутешности, скорби и страдания (34 - Это антиномическое душевное состояние прямо противоположно психологияеской защите. Психологическая защита бежит от безнадежности и ложно подменяет безнадежность мнимым благополучием. Молитва же в данном случае силою надежды и упования делает душу способной выдерживать реальность страдания и безнадежности, способной пребывать в огне и не сгорать.)

Он - Доверенный Друг. "Ты знаешь стыд мой"... Я ведь и сам знаю "стыд мой": "...беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда передо мною"(Пс 50:5). Но если я в этом своем знании одинок, мне либо предстоит еще глубже погрузиться в свое одиночество, чтобы утаить "стыд мой", либо открыть его другому, рискуя, что он отшатнется и отвергнет меня. Сказать в молитве "Ты знаешь стыд мой" значит не просто констатировать богословское убеждение о "всеведении Бога", это значит совершить акт личного доверия, в котором адресат молитвы раскрывается как Тот, к Кому я могу доверчиво прийти не в своей праведности, а в своем "стыде", веря, что Он не сочтет "мой стыд" последней и главной правдой обо мне, но сможет сквозь "мой стыд" поверить в меня. Доверенный - тот, в ком я обретаю веру в себя.

Это важнейший компонент переживания. (Продолжение следует)
Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва", Опыт общепсихологического исследования, Москва, "Смысл", 2005, с. 80-81

Молитвенная адресованность переживания (1)

"Возьмем почти наугад две молитвы, в которых переживание является главным импульсом и основной темой, и попытаемся на их примере проследить психологическое влияние адресата на переживание (33- Здесь вновь стоит подчеркнуть, что в данном тексте мы уклоняемся от обсуждения мистических благодатных влияний, которые из психологических не выводимы и к ним не сводимы. Эта нередуцируемость мистического к психологическому вовсе не означает ни их абсолютной отгороженности, ни недооценки роли психологического. Пожалуй, ни в одной из известных сфер человеческой деятельности психологическому не уделялось столь большого и пристального внимания, как в аскетике. Аскет относится к психологическому, к крупным и мельчайшим движениям души с таким же тщанием, с каким иконописец - к краскам.)

Пример первый. Фрагмент 68-го псалма

(18) Не скрывай лица Твоего от раба Твоего, ибо я скорблю, скоро услышь меня.
(19) Приблизься к душе моей, избавь ее (...)
(20) Ты знаешь поношение мое, стыд мой и посрамление мое (...)
(21) Поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог; ждал сострадания, но нет его, - утешителей, но не нахожу.

Центральный нерв этой молитвы - страдание и одиночество. Скорбь, поношение, посрамление, сокрушение сердца - вот чем переполнена душа молящегося. У него нет надежд на свои силы ("я изнемог"), и горечь усиливается обманутыми ожиданиями помощи от других ("ждал сострадания, но нет его, - утешителей, но не нахожу"). Безнадежность, бессилие, брошенность.

Как в этой молитве описывается адресат?
Когда человек тонет и зовет на помощь, у него нет времени на церемонные приветствия того, кто может помочь. "Погибаю! Спасите!" - вот два глагола, которые сами выкрикиваются в ситуации смертельной опасности и которыми вся ситуация существенно и характеризуется. Не случайно начинается рассматриваемый псалом именно со слова "спаси": "Спаси меня, Боже; ибо воды дошли до души моей" (Пс 68:1). Острота страдания предопределяет, что Тот, к Кому адресуется молящийся, характеризуется в молитве не номинативно. а так сказать, функционально. Каковы же эти прямо не названные, но явно имеющиеся в виду характеристики адресата молитвы?
Спаситель ("Спаси меня, Боже...");
Утешитель (бесплодно ждал сострадания и утешителей, - и вот обращаюсь к Тебе); Избавитель и Близкий ("Приблизся к душе моей, избавь ее...") - тот, чье приближение воспринимается, как спасительное; так заболевший и испуганный ребенок ждет прихода матери;
Доверенный, Друг ("Ты знаешь... стыд мой...") - тот, кто знает обо мне все, и хорошее, и дурное, и тем не менее принимает меня - так говорят о ближайшем друге.

Каким образом эти характеристики адресата могут сказаться на душевном состоянии молящегося?
(Продолжение следует)

Ф.Е.Василюк "Переживание и молитва",
Опыт общепсихологического исследования,
Москва, "Смысл", 2005, с. 79-80

Modlitwa i przeżywanie (15)

Dla antropologii chrześcijańskiej opieki nad duszami to nie tylko temat, ale i podejście, kąt widzenia, paradygmat myślenia. Jedna sprawa – ocena z pozycji prawosławnej antropologii, na przykład, grzechu pijaństwa, a coś zupełnie innego – powstające obecnie w Kościele formy i metody pomocy w celu przezwyciężenia tego grzechu. Jedna sprawa - antropologiczne ujęcie, na przykład, sakramentu małżeństwa, a coś zupełnie innego – antropologiczne ujęcie doświadczenia duszpasterstwa i duchowej opieki w zagrożonych, tzw. dysfunkcyjnych rodzinach. Sama skomplikowana, dramatyczna praktyka chrześcijańskiej opieki nad duszami powinna być rozumiana nie tylko jako coś, co jedynie realizuje w praktyce życia wiernych teologiczną doktrynę, ale jako owocna metoda chrześcijańskiej wiedzy antropologicznej (por. Хоружий С.С., К феноменологии аскезы. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1998). Owocem tej metody może być tworzenie nie abstrakcyjno - akademickiej koncepcji, lecz „prawosławnej antropologii współczucia.”

W takiej antropologii opieka nad duszami nie jest oddzielona od sprawowania sakramentów i liturgii. Wręcz przeciwnie, w niej w pełni ujawni się antropologiczny, duszpasterski wymiar sakramentów Kościoła. Na przykład, dla kogoś, kto chce zrozumieć psychologię przeżywania nieszczęścia i nauczyć się pocieszać cierpiącego, otworzy się głębia takiego źródła doświadczeń, jakim jest ryt ostatniego pożegnania zmarłego.
O. Paweł Florenskij (Из богословского наследия. - Богословские труды. Сб. XYII. – М.,1977, s.136-138) w swojej analizie antropologicznej treści tego rytuału sformułował ogólne pojecie o relacji miedzy uczuciem i kultem, którą można traktować jako program do tworzenia pasterskiej, pedagogicznej, psychoterapeutycznej praktyki opieki nad duszami:

„Rolą kultu jest przeistaczać naturalny szloch, naturalny krzyk…, naturalny płacz i ubolewanie w pobożną pieśń, w święte słowo, w święty gest. Nie zabraniać naturalnych przejawów, nie krępować, nie uszczuplać bogactwa życia wewnętrznego, ale wręcz przeciwnie – utwierdzać to bogactwo w jego pełni, utrwalać, pielęgnować. Kult podnosi to, co przypadkowe, do poziomu słusznego, subiektywne rozjaśnia się i uzyskuje znaczenie obiektywnego. Kult przeistacza naturalne fakty w rzeczywistość idealną.
Można próbować tłumić afekty. Ale… przystąpienie do walki z afektami oznacza jedną z dwóch rzeczy: jeżeli jest bezskuteczna – człowieczeństwo zatruwa się „zepchniętymi do wewnątrz namiętnościami”; jeżeli jest udana – człowieczeństwo zostaje wytrzebione, uśmiercone przez pozbawienie go siły, żywotności i – wreszcie – życia.
Kult działa inaczej; on zatwierdza całą ludzką naturę, ze wszystkimi afektami; on doprowadza każdy afekt do możliwie większego rozmachu, otwierając przed nim bezgraniczną przestrzeń wyjścia; podprowadza go do zbawiennego kryzysu, oczyszczając i uzdrawiając zranienia duszy. Pozwala on afektowi nie tylko ujawnić się w pełni, ale wręcz wymaga jego największego napięcia, wyciąga go, wzmaga, jakby sugeruje, nawołuje do afektu. I, dając mu pełną akceptację, utwierdzając afekt w jego prawdzie, kult przeobraża go… Gniew, czy wściekłość, czy nuda… - wszystko kult bierze na siebie i przeobraża wszystko i do końca spełnia: do samego dna wychylamy w kulcie esencję naszego przeżywania, nasycamy się całkowicie, bez najmniejszych niezaspokojonych pragnień, ponieważ kult zawsze daje więcej, niż prosimy, a nawet więcej, niż potrafimy chcieć…” (Zakończenie) http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (15)

Для христианской антропологии душепопечение не только тема, но и подход, угол зрения, парадигма мысли. Одно дело – оценить с позиций православной антропологии, например, грех пьянства, и совсем другое – рождающиеся сейчас церковные формы и методы помощи в преодоления этого греха. Одно дело – антропологическое осмысление, например, таинства брака, и совсем другое – антропологическое же осмысление опыта пастырского душепопечения и духовного окормления сложных, конфликтных, так называемых дисфункциональных семей. Сама многосложная, драматическая практика христианского душепопечения, должна быть понята не только как нечто прикладное, лишь реализующее в практике церковной жизни богословское учение, но как продуктивный метод христианского антропологического познания, относящийся, по формулировке С.С.Хоружего (К феноменологии аскезы. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1998), к “участному органону”. Плодом этого метода может быть построение не абстрактно-академической концепции, а “участной православной антропологии”. (Окончание)

В такой антропологии душепопечение нисколько не отделяется от тайносовершения, от богослужебной жизни. Напротив, в ней в полной мере раскроется антропологическое и душепопечительное измерение церковных таинств. Например, для того, кто хочет понять психологию переживания горя и научиться утешать горюющего, открыт такой глубочайший источник опыта как чин отпевания усопшего.
Анализируя антропологический смысл этого чинопоследования, о. Павел Флоренский (Из богословского наследия. - Богословские труды. Сб. XYII. – М.,1977, с.136-138) сформулировал общую идею отношений между чувством и культом, которую можно считать программной для построения пастырской, педагогической и психотерапевтической практики душепопечения:
“Назначение культа – именно претворять естественное рыдание, естественный крик…, естественный плач и сожаление в священную песнь, в священное слово, в священный жест. Не запрещать естественные движения, не стеснять их, не урезывать богатство внутренней жизни, а напротив – утверждать это богатство в его полноте, закреплять, взращать. Случайное возводится культом в должное, субъективное просветляется в объективное. Культ претворяет естественную данность в идеальное.
Можно было бы постараться подавить аффект. Но …, – продолжает он, – вступить в борьбу с аффектами значит одно из двух: если она неуспешна – отравить человечество “загнанными внутрь страстями”, если же удачна – оскопить и умертвить человечество, лишив жизненности, силы и наконец – и жизни самой.
Культ действует иначе; он утверждает всю человеческую природу, со всеми аффектами; он доводит каждый аффект до его наибольшего возможного размаха, – открывая ему беспредельный простор выхода; он приводит его к благодетельному кризису, очищая и целя тем душевные раны. Он не только позволяет выйти аффекту всецело, но и требует наибольшего его напряжения, вытягивает его, обостряет, как бы подсказывает, подстрекает на аффект. И, давая ему полное признание, утверждая аффект в правде его, культ преображает его. ... Гнев ли, ярость ли, скука ли... – все берет на себя культ и все преобразует и до конца удовлетворяет: – до дна в культе испиваем мы самую эссенцию своего волнения, всецело насыщаемся, без малейшего оставшегося неудовлетворенного желания, – ибо культ дает всегда более, чем мы просим, и даже больше, чем мы можем хотеть...”
http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (14)

6. Wpływ modlitwy na przeżywanie.

Jest to ostatnie z zadanych na początku pytań: Czym charakteryzuje się wpływ modlitwy na przeżywanie?

Wpływy modlitwy są wielorakie, ale ich istotę można ująć w kategorii sublimacji.
Nie mamy tutaj na myśli sublimacji w rozumieniu Freuda, tzn. procesu wyrażenia zakazanego przez cenzurę impulsu w akceptowanych kulturowo, społecznie formach. Przy takim zrozumieniu sublimacja jest jedynie sposobem wyrafinowanego oszukiwania i samooszukiwania się, kiedy to, co jest niskie, nielegalne, jednak przemyca się do legalnej przestrzeni społecznej pod osłoną wystawnego stroju, szminki, makijażu i perfum. Sublimacja w ścisłym znaczeniu jest oddzieleniem tego, co wyższe, od tego, co niższe i podniesieniem niższego do wyższego (Por. Вышеславцев, Этика преображенного эроса. М.: Республика, 1994).

Modlitwa właśnie wykonuje taką pracę sublimacji przeżywania, ona oddziela wewnątrz niego to, co prawdziwe, od tego, co fałszywe, to, co niskie, od tego, co wysokie, a następnie, zachowując te różnice, umieszcza duszę w promieniach łaski, w nadziei na to, że ani jedna cząsteczka istnienia, ani jeden zalążek sensu, ani jedno poruszenie duszy (choćby faryzeuszom i uczonym w piśmie wydawało się nieczystym lub występnym) – nie będą zapomniane, odrzucone, obcięte, ale przez łaskę staną się sobą, urzeczywistnią pierwotny zamysł, przyobleką się w doskonałość.
Sublimacja przeżywania nie jest wyrafinowanym przemycaniem tego, co niskie, lecz stwarzaniem warunków do dopatrywania się w nim prawdy, tego, co wysokie, oraz jest stopniowym przeobrażeniem przeżywania.
http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (14)

6. Влияние молитвы на переживание

Последний из заданных выше вопросов – каково влияние молитвы на переживание?

Эти влияния разнообразны, но суть их можно выразить категорией сублимации. Сублимацию здесь мы понимаем не во фрейдовском значении термина, не как процесс выражения запрещенного цензурой импульса в культурно, социально и сознательно приемлемых формах. При таком понимании сублимация есть лишь способ изощренного обмана и самообмана, когда низшее, нелегальное все же протаскивается в легальное социальное пространство под прикрытием пышных облачений, помады, грима и духов. Сублимация в точном значении термина есть возгонка, т.е. отделение высшего от низшего и возведение низшего к высшему (см. Вышеславцев, Этика преображенного эроса. М.: Республика, 1994).

Молитва как раз и совершает эту работу сублимации переживания, отделяя внутри истинное от ложного, высшее от низшего, и, удерживая это различение, подставляет душу под лучи благодати, надеясь на то, что ни одна клеточка бытия, ни один росток смысла, ни одно движение души, каким бы грязным или неправедным они ни казались фарисею и законнику, не будут оставлены, отброшены, усечены, но будут выращены силою благодати в самих себя, осуществят изначальный замысел о себе, воплотятся в совершенстве. Сублимация переживания – не изощренная контрабанда низшего, а создание условий для усмотрения в нем истины, правды, высшего и постепенного преображения его.
http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (13)

5. Rodzaje połączeń przeżywania z modlitwą.(zakończenie)

„Organizm”

Ostatni rodzaj relacji między modlitwą a przeżywaniem można umownie nazwać „Organizmem”. Przeżywanie może przekształcić się w modlitwę i organicznie być związanym z nią; w takim duchowo - psychicznym organizmie zachodzi przetapianie, przemiana psychicznego w duchowe, (…) z rozjaśnieniem samej tkanki życia psychicznego lub choćby niektórych jego obszarów.

Modlitwa staje się dla przeżywania narzędziem, które przekształca formę i układ procesu przeżywania od wewnątrz. Przeżywanie dzięki temu staje się procesem „uprawnym”, to znaczy procesem, uprawianym i pielęgnowanym przez modlitwę. Całe doświadczenie modlitwy zawarte w kulcie religijnym wchodzi w tkankę życia psychicznego i odkrywa w nim samym, a nie wnosi z zewnątrz, tajemnicę Królestwa („Królestwo Boże w was jest.” Łk 17, 21) Ale nie tylko połączenie spontanicznego, naturalnego a „uprawnego” dokonuje się w takim organizmie przeżywania-modlitwy, w nim jednoczą się także osobiste, indywidualne i wspólne, wspólnotowe. Przeżywanie w modlitwie przestaje być prywatną „samotną” sprawą, ono staje się aktem wspólnotowym, który ma znaczenie tak lokalne, subiektywne, jak i ostateczne – kosmiczne ( por Выгодский Л.[4]Właśnie w ten sposób (Выгодский) było napisane nazwisko tej publikacji, 1916). (cdn)

http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (13)

5. Типы соединения переживания и молитвы (окончание)

“Организм”.

Последний тип отношений между молитвой и переживанием условно можно назвать “организм”. Переживание может перерасти в молитву и органически соединиться с нею; в таком духовно-душевном организме происходит переплавление, преобразование душевного в духовное, причем без ухода в спиритуальность, с просветлением самой ткани душевной жизни или хотя бы отдельных ее клеточек.

Переживание опосредствуется молитвой, и, как всякое средство, молитва преобразует форму и строй процесса переживания изнутри. Переживание при этом становится “культурным” процессом, т.е. процессом, возделываемым и выращиваемым молитвой. Весь культом накопленный опыт молитвы входит в материю душевной жизни и открывает в ней самой, а не привносит извне, таинство Царства (“Царствие Божие внутрь вас есть” [Лк. 17, 21]). Но не только соединение спонтанно-природного и “культурного” осуществляется в таком организме переживания-молитвы, но и соединение личного, индивидуального и общего, соборного. Переживание в молитве перестает быть моим частным, одиноким делом, оно становится актом соборным, имеющим не только локально-субъективное, но в пределе и космическое значение (см. Выгодский Л. [4]Именно так (Выгодский) писалась фамилия автора в той публикации, 1916). (Продолжение следует)
http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (12)

5. Rodzaje połączeń przeżywania z modlitwą.(cd)
„Konflikt”

Modlitwa, która rodzi się w trakcie przeżywania, może zacząć z nim się zmagać. W takim zmaganiu się przeżywanie i modlitwa będą walczyć ze sobą o prawo do określenia stanu duszy. Oni będą spierać się o to, jak zrozumieć sens sytuacji, jakie nadać jej imię, otworzyć czy zamknąć duszę przed innymi, w czym pokładać nadzieję, czego pragnąć, itp. Mimo dramatu takich relacji i ich niebezpieczeństwa, a być może, poprzez ten dramatyzm, w takim połączeniu przeżywania i modlitwy, kryje się wiele duchowych możliwości, są szanse, aby naprawdę żywe, szczere ludzkie uczucie, nie tracąc nic z energii psychiki, przemieniło się, przetopiło się wewnętrznie w dążenie duchowe, podobnie jak zawzięty prześladowca Szaweł przemienił się w żarliwego apostoła.

Należy mieć świadomość, że znacznie bardziej niebezpiecznym w tym sensie jest taki konflikt miedzy przeżywaniem a modlitwą, który przypomina niekończącą się kłótnię, gdy one odwróciły się od siebie, między nimi zapanowało ciężkie milczenie i w tej atmosferze tak przeżywanie, jak i modlitwa zastygły i skamieniały. W takim przypadku należy spróbować rozmrozić sytuację nawet kosztem jej zaostrzenia.

Kilka lat temu do mojego gabinetu psychoterapii wszedł człowiek, u którego w miejscu nosa był przymocowany kawałeczek plastyku. Kiedyś ten mężczyzna zakochał się bez wzajemności. Przyczynę tego upatrzył w swoim wyglądzie, poddał się operacji plastycznej. Zabieg był nieudany, musiał być powtórzony, a potem jeszcze raz i jeszcze. On wydał wszystkie swoje oszczędności, a pod koniec został zupełnie bez nosa, bez ukochanej, bez pieniędzy, bez pracy i bez przyjaciół. Jedyną relacją ze światem był kontakt z siostrą, która, nawiasem mówiąc, ledwie z nim wytrzymywała. Siostra wymusiła na nim tę wizytę do psychoterapeuty, on nie miał własnej w tym potrzeby. Nie był to nawet brak zapotrzebowania, lecz świadomy protest przeciwko wszelkich prób pomocy i wsparcia.

– Dlaczego tyle nieszczęść spadło na moją głowę? – zaczął wyzywająco.
– Tylko niech pan nie próbuje mnie pocieszać – skrzywił się on na moje westchnienie.
– Przeczytałem wiele książek religijnych, kilka razy przeczytałem całą Biblię. Mówi się, że Bóg nie daje cierpień większych, niż człowiek może znieść. Ale mi dał! Więc Go nie ma. A jeśli nawet On istnieje, to nie jest miłosierny. On daje próby ponad siły. Nie jestem bohaterem, ani apostołem, ani świętym. Ja jestem słabym i chorym człowiekiem. Za co tyle nieszczęść wali się na mnie jedno po drugim? Jest to bezlitosne i niesprawiedliwe.

On zamilkł. Nie wiedziałem, co mam robić. W tym momencie zrozumiałem, jak mogli się czuć przyjaciele Hioba. Psychoterapeuta często ma do czynienia z beznadziejnością, z impasem – z racji zawodu. Ale zwykle człowiek przychodząc do niego jest gotów otrzymać pomoc, coś zmienić, choć często i bez przekonania, że jest to możliwe. A ten mój pacjent trwał w postawie wojującej beznadziejności. On nie przyszedł po pomoc. On przyszedł, aby zwyciężać. Przyszedł bronić swojej godności, po raz kolejny udowadniając, że nie narodził się jeszcze człowiek, który mógłby go pocieszyć. Tymczasem on milczał i czekał na odpowiedź.

Nie miałem odpowiedzi. Więcej, wyraźnie poczułem, że każda odpowiedź będzie kłamstwem [[3] Lub ruchem w pozycji skazanej na niepowodzenie, po którym on zatryumfuje, że jeszcze raz dał mata w swojej chorobliwej grze, w której był niezwyciężonym arcymistrzem.]. Ale dlaczego? I w tym momencie zrozumiałem: jego uczucia, jego skarga, jego protest były skierowane wcale nie do mnie jako psychoterapeuty. On przyniósł tutaj swoje wyzwanie Bogu. Do Niego były skierowane te uczucia, ale dusza w swoim cierpieniu odwróciła się od Niego jak od źródła krzywdy. Wiec nie wolno mi odpowiadać w moim imieniu, nie wolno stawać między nim a Bogiem. Należało odejść na bok i spróbować „przestawić wskazówkę” tak, aby jego bolesne przeżywanie mogło wrócić do swojego prawdziwego odbiorcy i prawdziwego gatunku – modlitewnego wołania do Boga.

Powiedziałem:
– Zrozumiałem, że twoim udziałem stało się o wiele więcej cierpień i nieszczęść, niż to można znieść. Jest to nie do wytrzymania. Ale jeśli ktoś zaczyna ci współczuć, to tylko bardziej irytuje ciebie. Zacząłeś szukać odpowiedzi w Piśmie św. i nie znalazłeś. Teraz ty jakby stoisz przed Bogiem i rzucasz Mu wyzwanie: „Dałeś mi próbę ponad siły. Jest to niemiłosierne. Dlatego mam w duszy wątpliwości, czy istniejesz. Moja wiara się zachwiała. Nie jestem bohaterem, przecież widzisz, nie jestem. Brak mi sił.” Mam wrażenie, że tak mówisz do niego.
– Tak, – powiedział Nikołaj. –W jego głosie nie było już wojowniczości. Jakby on nie miał już więcej nic do udowodnienia. – Tak. Ale On milczy. A życie mija. Boję się.

Te słowa były skierowane już do mnie. W nich poczułem ten sam ból, to samo osamotnienie, to samo odrzucenie, ale pojawiło się i coś nowego – zezwolenie na współczucie. Zanim on usłyszał z cudzych ust własną modlitwę, on nie uważał ją za taką, a jego cierpienie skamieniało w postawie wojownika, nie pozwalając ani człowiekowi, ani Bogu przybliżyć się do niego. Teraz, wydało mi się, że ono zaczęło łagodnieć. Pomyślałem: „Błogosławieni, którzy płaczą”, – ale nie ośmieliłem się powiedzieć tego na głos. (cdn)
http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (12)

5. Типы соединения переживания и молитвы (продолжение)
“Конфликт”.

Зародившаяся в ходе переживания молитва может вступить с переживанием в напряженное противоборство, в котором молитва и переживание будут бороться друг с другом за право определять весь душевный процесс. Они будут спорить о том, как понять смысл ситуации, каким именем ее назвать, открыть или закрыть душу перед другими, на что уповать, чего желать и т.д. Несмотря на драматизм таких отношений и их опасность, а может быть, и благодаря этому драматизму, в таком соединении переживания и молитвы много плодотворных духовных возможностей, возможностей того, что действительно живое, искреннее человеческое чувство, не расплескав ни капли душевной энергии, преобразится, внутренне переплавится в духовное движение, подобно тому, как яростный гонитель Савл преобразился в пламенного апостола.

Гораздо опаснее в этом смысле такой конфликт между переживанием и молитвой, который напоминает затяжную ссору, когда они отвернулись друг от друга, между ними воцарилось тягостное напряженное молчание, в атмосфере которого и переживание, и молитва застыли и окаменели. Тогда нужно попытаться разморозить ситуацию, пусть даже ценой ее обострения.

Несколько лет назад в мой психотерапевтический кабинет вошел человек, у которого вместо носа был прикреплен кусочек пластмассы. Когда-то он был влюблен, любовь оказалась неразделенной, он связал это со своей внешностью, сделал пластическую операцию, операция прошла неудачно, ее пришлось повторить, потом еще и еще раз, он издержал все свои средства и, в результате, остался вовсе без носа, без возлюбленной, без денег, без работы и без друзей. Единственной не оборвавшейся связью с миром была сестра, которая, впрочем, уже едва сносила его. По ее настоянию он и пришел, никакого собственного запроса на психотерапию у него не было. Это было даже не отсутствие запроса, а заготовленный протест против всяких попыток помочь и поддержать.

– Почему на меня обрушилось столько несчастий? – начал он с вызовом. – Только не пытайтесь меня успокаивать, – поморщившись, перебил он мой вздох. – Я прочитал множество духовных книг, несколько раз перечитал всю Библию. Говорят, Бог не дает испытаний больших, чем человек может вынести. Но мне – дал! Значит, Его нет. А если и есть, Он не милосерден. Он дает испытания выше сил. Я не герой, не апостол, не святой. Я слабый и больной человек. За что на меня сыплется одна беда за другой? Это безжалостно и несправедливо.

Он замолчал. Я не знал, что мне делать. В тот момент я понял, как чувствовали себя друзья Иова. С безысходностью и жизненными тупиками психотерапевту приходится сталкиваться часто – такова профессия. Но обычно человек приходит с готовностью получить помощь, что-то изменить, хотя часто и без веры в то, что это возможно. Мой же пациент занимал позицию воинствующей безутешности. Он пришел не за помощью, он пришел побеждать. Пришел отстаивать свое человеческое достоинство тем, чтобы в очередной раз доказать, что не родился еще человек, который смог бы его утешить. Между тем, он молчал и ждал ответа.

Ответа у меня не было. Более того, я ясно почувствовал, что любой мой ответ будет ложью [[3] Либо ходом в заранее обреченной позиции, после которого он восторжествует, что еще раз поставил мат в своей болезненной игре, где был непревзойденным гроссмейстером]. Но почему? И тут я понял. Его чувства, его жалоба, его протест были внутренне адресованы вовсе не мне как психотерапевту. Он принес сюда свой вызов Богу. К Нему были обращены эти чувства, но от Него же, как источника обиды, в страдании отвернулась душа. Если так, то мне никак нельзя было отвечать от себя, нельзя становиться между ним и Богом. Нужно было отойти в тень и попытаться просто “перевести стрелку” так, чтобы его болезненное переживание могло вернуться к своему реальному адресату и реальному жанру – молитвенному воплю к Богу. Я сказал:

– Я понял, что бед и мучений на вашу долю выпало больше, чем можно выдержать. Это нестерпимо. Но если кто-то принимается вас жалеть, вас это только злит. Вы стали искать ответ в Писании и не нашли. Теперь вы будто бы стоите перед Богом и бросаете ему вызов: “Ты дал мне испытания выше сил. Это немилосердно. От этого у меня в душе сомнение, что Ты есть. Вера моя поколебалась. Я не герой, Ты же видишь, я не герой. У меня больше нет сил”. Вот что, мне показалось, вы ему говорите.

– Да, – сказал Николай. – И воинственности больше не было в его голосе. Как будто бы ему ничего не надо было больше доказывать. – Да. А Он молчит. А жизнь проходит. Мне страшно.

Эти слова были уже обращены ко мне. В них была та же боль, то же одиночество и та же оставленность, но было и что-то новое – разрешение на сопереживание. До того, как он услышал из чужих уст свою собственную молитву, он не считал ее молитвой, и его страдание окаменело в воинственной позе, не позволяя подойти к себе ни человеку, ни Богу. Теперь, кажется, оно стало оттаивать. Я думал “блаженны плачущие”, но не решился сказать это вслух. (Продолжение следует)
http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (11)

5. Rodzaje połączeń przeżywania z modlitwą.(cd)
„Paralela”

Po uwagach staruchy połączenie modlitwy i przeżywania zyskuje taką postać, którą można określić jako „Paralelę”. Jedna sprawa – twoje przyziemne, pospolite, grzeszne życie i związane z nim przeżycia, coś zupełnie innego – modlitwa święta. Powinna ona być oczyszczona od tych wszystkich pospolitych, życiowych szczegółów, od wszystkiego psychicznego, ziemskiego i przez to brudnego. Temu podejściu do modlitwy nie można odmówić pobożnych chęci, pewnej pokory i ascezy. Ale taka modlitwa, jak kapłan w przypowieści o dobrym Samarytaninie, postara się ominąć życie poranione, niepoukładane, ponieważ będzie bała się pobrudzić, skalać się. Taka modlitwa w swojej faryzejskiej czystości bez przerwy zdradza życie, porzuca, pozostawia na pastwę losu.

Nie możemy jednak całkowicie potępić takiej modlitwy, ponieważ ona ma w sobie pragnienie Boga, oraz, choć duchowo skrzywiony, ale poryw do czystości, sprawiedliwości. Czasem taka modlitwa może przynieść owoc. Jednak ostatecznie kryje się w niej wielkie niebezpieczeństwo: ona uspokaja sumienie pobożnością, ale pozostawia przeżywanie bezradnym i popycha je ku temu, by wstydzić się samego siebie, samego faktu swojego istnienia, ku temu, by „zejść z oczu”, ukryć się w nieświadomości, a objawić się w chorobie lub w pijaństwie, lub w nagłych wybuchach namiętności.
http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (11)

5. Типы соединения переживания и молитвы (продолжение)

“Параллель”.

После замечания старухи сочетание молитвы и переживания приобретает форму, которую можно назвать “параллелью”.Одно дело – твоя низменная, обыденная, греховная жизнь и связанные с нею переживания, и совсем другое – святая молитва. Она должна быть чиста от всех этих обыденных, житейских мелочей, от всего душевного, земного и, потому, грязного. Этому отношению к молитве не откажешь в благонамеренности, своеобразном смирении и аскетизме. Но такая молитва, как священник из притчи о добром самаритянине, постарается пройти мимо израненной, скверного вида жизни, боясь и самой испачкаться, оскверниться, и, в своей фарисейской чистоте, она постоянно предает жизнь, бросает ее, оставляет на произвол судьбы.

Нельзя, впрочем, полностью осудить такую молитву, потому что в ней есть, пусть и духовно искривленный, но все же порыв к Богу, к чистоте, к праведности, и такая молитва может иногда принести свой плод. Но велика ее опасность, ибо, успокаивая совесть благочестивостью, она оставляет переживание беспомощным и подталкивает его к тому, чтобы стыдиться самого себя, самого факта своего существования, к тому, чтобы уйти с глаз долой, скрыться в бессознательном и проявляться то в болезни, то в пьянстве, то в неожиданных взрывах страстей. (Продолжение следует)

http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (10)

5. Rodzaje połączeń przeżywania z modlitwą.

I przeżywanie, i modlitwa są skomplikowanymi czynnościami, które mogą być w wielorakich relacjach ze sobą. Postarajmy się przynajmniej z grubsza, za pomocą metafor, wskazać na niektóre rodzaje połączeń przeżywania i modlitwy.

„Tuż przy ziemi”

Bohaterka jednego filmu, chłopka, klęczy wieczorem przed ikonami i modli się żarliwie za młodziutką córką: „Popatrz – przyzwoici faceci powyjeżdżali albo się ożenili, pozostali sami pijacy. I co teraz jej pozostaje? Nie jest dobrze tak, nie jest sprawiedliwie” – upomina ona Boga.
Jej modlitwę przerywa starucha, co obudziła się na piecu. Ona odsuwa zasłonę i mówi do córki: „Co ty z Bogiem, jak z brygadzistą rozmawiasz? Ty się módl, modlić się trzeba.”
Chłopka się żegna i zaczyna trajkotać: „Godnym jest zaprawdę błogosławić Cię…”, - tak, jakby zostawiła na boku swoje „niepobożne” zmartwienia.

Początkowy wzór modlitwy, która wywołała oburzenie pobożnej staruchy, można umownie nazwać „Tuż przy ziemi”, dlatego że połączenie przeżywania i modlitwy jest takie, że modlitwa jakby ściele się po ziemi. I chociaż ta modlitwa urzeka widza bezpośredniością, gorącym uczuciem troski o los bliskiej osoby, ale w tym przypadku przeżywanie podporządkowuje sobie modlitwę, swojej logice, rytmowi i celom. Starucha przerywając modlitwę córki, nie była w stanie docenić to wartościowe, co w niej było – osobiste, bezpośrednie, szczere zwracanie się do Boga, ale ziarno prawdy w jej uwagach było.
Takie połączenie modlitwy i przeżywania jest niebezpieczne z tego względu, że modlitwa zbyt patrzy sobie pod nogi i, ostatecznie, może zostać sprowadzona do słów lub nawet gestów, których używa się jakby odruchowo (zawołania „O, Jezu!”, „O Rany!”, wznoszenie oczu do góry itp.), a które nie wpływają na proces przeżywania.

Jednak i w tym przypadku nie można całkowicie negować wartości takiej zredukowanej modlitwy, ponieważ taka nieświadoma, niekontrolowana, niewzniosła modlitwa pozostaje nadał przywoływaniem Boga, a zatem jako rzeczywistość duchowa może znacząco wpłynąć na przeżywanie oraz na życie (por. Флоренский П.А., Из богословского наследия. - Богословские труды. Сб. XYII. – М., 1977, s.191-192) (cdn)

http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (10)

5. Типы соединения переживания и молитвы

И переживание, и молитва являются сложными деятельностями, которые могут находиться в многообразных отношениях между собой. Попытаемся хотя бы приблизительно, с помощью метафор, наметить некоторые типы сочетаний между переживанием и молитвой.

“Поземка”.

Героиня одного художественного фильма, крепкая деревенская баба, стоит вечером на коленях перед иконами и горячо молится о молоденькой дочке: “Смотри – хорошие мужики кто разъехался, а кто женился, остались одни пьяницы. И что ж ей одной теперь пропадать? Нехорошо это, неправильно”, – усовещивает она Бога.
Молитву прерывает спящая на печи старуха. Она отдергивает ситцевый полог и выговаривает дочери: “Что ты с Богом как с бригадиром разговариваешь?! Ты молись, молиться надо!”.
Молитвенница спохватывается, осеняет себя крестным знамением и привычной скороговоркой начинает читать “Достойно есть...”, как бы отложив в сторону свои “неблагоговейные” волнения и тревоги.

Первоначальный образ молитвы, возмутивший благочестивую старуху, можно условно назвать “поземка”, так как сочетание переживания и молитвы здесь такое, что молитва как бы стелется по земле. Хотя эта молитва очаровывает зрителя непосредственностью, живым горячим чувством заботы о несчастной судьбе близкого человека, но в данном случае переживание порабощает молитву, подчиняет ее своей логике, ритму и задачам. Старуха, оборвавшая молитву дочери, не смогла оценить то драгоценное, что в ней было – личный, непосредственный, искренний характер отношений с Богом, но крупица истины и в замечании матери была.
Такое сочетание молитвы и переживания опасно тем, что молитва слишком смотрит себе под ноги, и, в конце концов, может редуцироваться вплоть до речевых или даже двигательных автоматизмов, до мимолетных вкраплений в обычное переживание (вздохи “О Господи!”, возведение глаз вверх и т.п.), ничего существенно не меняющих в процессе переживания.

Впрочем, и в этом случае нельзя полностью отрицать значения подобной редуцированной молитвы, ибо даже такая, бессознательная, непроизвольная и бескрылая молитва все же остается призыванием Бога и потому в порядке духовной объективности может существенно повлиять на переживание и на жизнь (см. Флоренский П.А., Из богословского наследия. - Богословские труды. Сб. XYII. – М.,1977, с.191-192).

(Продолжение следует)
http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (9)

Adresowanie przeżywania.

Obserwacje w dziedzinie psychologii dziecięcej, psychopatologii, psychoterapii wyraźnie pokazują, że każde przeżywanie człowieka ma immanentnego odbiorcę. Przypomnijmy choćby klasyczną obserwację K.Czukowskiego:
- Ależ, Niura, już przestań, nie płacz!
- Ja nie tobie płaczę, tylko cioci…

Przeżywanie może zabłądzić, pomylić adres, a to prowadzi do bolesnych zafałszowań, tak uczuć, jak i relacji międzyludzkich. Wystarczy przypomnieć zjawiska mechanizmów przeniesienia w psychoterapii lub egzaltowanej pobożności w środowisku parafialnym.

Od tego, do kogo jest adresowane przeżywanie oraz od tego, czy adresowanie jest ujawnione, czy ukryte, określone lub nieokreślone, w znacznym stopniu zależy przebieg procesu przeżywania, jego charakter i rodzaj.

Pierwszoklasista ma ranę na kolanie, która bardzo go boli, ale w obecności współczującej babci on będzie przeżywać ten ból nie tak, jak w obecności starszego brata, który przyszedł na przepustkę z wojska.

Modlitewne adresowanie uczucia natychmiast zaczyna zmieniać proces jego przeżywania. W cierpieniu samotności i opuszczenia wypowiada człowiek: „Ojcze…” i dodaje „nasz…”, - słowa te znoszą samotność i opuszczenie. Bezbronny woła: „Najświętsza Władczyni moja, Bogurodzico!”, w beznadziejności:„Całą nadzieję w Tobie pokładam, Matko Boża”, - i już same te modlitewne wezwania zaczynają prace uzdrawiania na poziomie psychologicznym. Na szczycie takiego modlitewnego wyrażenia przeżywania, jeżeli człowiek potrafi w pełni zaadresować przeżywanie do Boga lub świętych, przeżywanie się przeobraża, zmienia się cała jego wewnętrzna logika: „logikę zaspokojenia” zastępuje „logika odzyskania pełni istnienia”.

Zgodnie z „logiką zaspokojenia” wydarzenia mogą ewoluować w taki sposób: Utraciłem coś ważnego w moim życiu, próbowałem o własnych siłach przywrócić to, co zostało utracone, upewniłem się, że jest to niemożliwe, starałem się jakoś przetrwać, ale musiałem się pogodzić z tym, że to też nie jest możliwe, że sam nie jestem w stanie nic zrobić, a wtedy zacząłem w modlitwie wzywać pomocy w mojej beznadziejnej nadziei, że jakimś cudem wszystko się ułoży, a ja otrzymam pocieszenie i stanę się na nowo sobą, znów zacznę żyć własnym życiem, bo bez tego, co straciłem, sobą nie jestem, i moje życie życiem nie jest. O niczym innym nie potrafię myśleć. I nagle… Wszystko się zmienia. Skąd mógłbym wiedzieć, ja, który gotów byłem umrzeć, że tuż po drugiej stronie mojego rozpaczliwego modlitewnego wołania, ogarnie mnie taka zbawienna, życiodajna obecność, że w jednej chwili zmieni się sama wewnętrzna logika moich uczuć i myśli, więcej sama podstawa mojego istnienia. Wyczuwam wyraźnie, że tylko tutaj, tylko w tej obecności, ja tak naprawdę istnieję w pełni, i tylko w niej i razem z nią odzyskuję pełnię istnienia, pełnię życia i pełnię sensu. I wtedy zaczyna się ujawniać, że zagrożenie, przed którym uciekałem i prosiłem o schronienie, pragnienie, w którym prosiłem o wodę, krzywda, w której błagałem o sprawiedliwość, kłótnia, w której prosiłem o pokój, że to wszystko – i wodę, i schronienie, i sprawiedliwość, i pokój, chociaż są istotnie konieczne – są tylko zapowiedziami, tylko powodami, tylko zwiastunami spotkania. Wszystkie te dobra, i to w obfitości, zostaną mi dane, ale są one pojedynczymi przejawami tego najważniejszego, co mnie czeka – odzyskania pełni istnienia.

Właśnie odzyskanie pełni istnienia i jest najważniejszym przeobrażeniem przeżywania wskutek jego modlitewnego zaadresowania.
http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (9)

Адресованность переживания.

Наблюдения в области детской психологии, психопатологии, психотерапии убедительно показывают, что всякое человеческое переживание имеет имманентного адресата. Вспомним классическое наблюдение К.Чуковского:
– Ну, Нюра, довольно, не плачь!
– Я плачу не тебе, а тете Симе.

Переживание может заблудиться, перепутать адрес, и это ведет к болезненным искажениям и самих чувств, и человеческих отношений. Достаточно вспомнить феномены переноса в психотерапии или экзальтированного “мироносничества” в приходской жизни.

От того, кому адресовано переживание и является ли сама адресованность явной или скрытой, определенной или неопределенной, существенно зависит процесс переживания, его характер и жанр.

Первоклассник разбил в кровь коленку, ему очень больно, но в присутствии жалостливой бабушки он будет переживать эту боль совсем не так, как в присутствии старшего брата, приехавшего в отпуск из армии.

Молитвенная адресация чувства сразу же начинает менять процесс его переживания. Из одиночества и брошенности произносит человек “Отче…” и добавляет “наш…”, слова, отменяющие одиночество и брошенность, из беззащитности он вызывает “Царице моя, преблагая”, из безнадежности – “надеждо моя, Богородице” и сами эти молитвенные обращения начинают уже и на психологическом уровне целительную работу. На вершине же этого молитвенного выражения переживания, если человеку в полноте удается адресовать переживание к Богу или святым, с переживанием случается метаморфоза, меняющая всю его внутреннюю логику, “логика удовлетворения” сменяется “логикой восполнения в бытии”.

Согласно “логике удовлетворения” события могли развиваться так: я лишился чего-то важного в моей жизни, старался своими силами вернуть утраченное, убедился, что это невозможно, пытался как-то пережить ситуацию, но пришлось смириться с тем, что и это невозможно, что сам я ничего не могу сделать, и тогда стал в молитве взывать о помощи в безнадежной надежде, что каким-то чудом все устроится, и я получу утешение и снова стану собой, заживу своей жизнью, ибо без утраченного я сам не свой, и жизнь моя – не жизнь. Ни о чем другом я помыслить не могу. И вдруг... Все меняется. Откуда мне, готовому к смерти, было знать, что тут же, сразу по ту сторону моего молитвенного отчаянного крика, на меня дохнет такое благодатное, такое животворящее дыхание, что в одно мгновение изменится сама глубинная логика моих чувств и мыслей, более того, сама основа моего существования. Уже ясно ощутимо, что только здесь, только с этим дыханием я, собственно, и существую в подлинном смысле слова, только в нем и вместе с ним я и обретаю полноту бытия, полноту жизни и полноту смысла. И тогда-то начинает открываться, что опасность, от которой я бежал и просил убежища, жажда, в которой я просил воды, обида, в которой просил справедливости, ссора, в которой просил мира, что все это – и вода, и убежище, и справедливость, и мир, при всей их неотменимой существенности – лишь предвестники, лишь поводы, лишь глашатаи встречи. Все это и с избытком будет дано мне, но это все частные проявления того главного, что меня ожидает – восполнения в бытии.

Это-то восполнение в бытии и является главным преображением переживания при его молитвенной адресации. (Продолжение следует.)
http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (8)

4. Niektóre właściwości procesu przeżywania, które są istotne dla dyskursu duszpasterstwa.

Psychologiczna analiza przeżywania wyszczególnia w nim trzy elementy konstrukcyjne (przeżywane okoliczności, proces przeżywania, osobowość)
i trzy poziomy procesu (poziom wyrażenia, poziom odczuwania i poziom uświadomienia).

Skupmy się na dwóch cechach przeżywania, dotyczących poziomu wyrażenia. Są to: otwartość przeżywania i adresowanie przeżywania.

Otwartość przeżywania.

Nowoczesna laicka psychoterapia rozpatruje dynamikę przeżywania najczęściej w odniesieniu do osi ”tłumienie – wyrażenie”. Przy czym tłumienie uczuć psychoterapeuci z reguły traktują z psychohigieniczną podejrzliwością jako pozostałość represyjnej wiktoriańskiej moralności, a zatem zachęcają do wyrażenia uczuć. Wyrażenie natomiast nie zawsze, ale dosyć często sprowadza się do idei rozładowania afektów.
Mogą to być prymitywne szturchańce gumowym lalkom, przedstawiającym szefa na furcie japońskiej fabryki; mogą być wyszukane sposoby pracy z wyobraźnią, kiedy proponuje się skrzywdzonej pacjentce (przytaczam przykład z jednego artykułu) wyładować nagromadzoną złość poprzez wyobrażenie sobie „lotu Małgorzaty” nad Moskwą do okien rywalki, które, oczywiście, należy z rozkoszą rozbić. Nie ma to znaczenia dla istoty tej sprawy, ponieważ zawiera się ona nie w metodzie, ale w oparciu o antropologię i aksjologię: jeśli będziesz tłumić – zaszkodzisz zdrowiu, jeśli będziesz naprawdę bić szyby – ucierpi twój status społeczny.
Co tu robić? Jest idealne rozwiązanie – odreagować w niczym siebie nie ograniczając, ale nie w społecznym zachowaniu tylko w duszy, w wyobraźni. Zdrowie ciała – wartością, status społeczny – wartością, a dusza – dusza wszystko wytrzyma. Antropologia, która nie zna idei przeżywania, zmuszona jest zadowalać się ideą rozładowywania afektów. Przykre jest to, że nie jest to jedynie idea pośród wielu innych, ale ukształtowana i szeroko rozpowszechniona kultura życia psychicznego.

Modlitwa daje możliwość uwolnić się z fałszywego dylematu „ wypieranie – odreagowanie”, tworząc dodatkowy wymiar wysokości i głębi przeżywania. W tym wymiarze jest możliwe błogosławione powstrzymanie, (które, w odróżnieniu od patologicznego wypierania stwarza nie nieświadome, tylko ukryte) oraz błogosławione przeobrażające wyrażenie przeżywania. Aby przeżywanie mogło w całej pełni wyrazić siebie w modlitwie, człowiek musi odważyć się go odkryć i potrafić go odkryć. „Potrafić” oznacza rozwiązać zadanie poetyckie w swojej treści: spróbować w szczerości słów wyrazić prawdę swojego serca. „Odważyć się” oznacza rozwiązać zadanie „stania” przed Bogiem: znaleźć w sobie tyle odwagi i ufności ażeby odkryć przed Nim swoje uczucia bez upiększeń i bez usprawiedliwiania się, w prawdzie.

Otwartość własnego przeżywania w modlitwie zaczyna się od sztuki i męstwa być [[2]Męstwo w tym sensie jest przeciwieństwem nerwicy, według błyskotliwej definicji P. Tilliha: nerwica jest to sposób unikania lęku przed niebytem poprzez unikanie bytu. (Tillih,1952)], ufać, zawierzać, a uwieńcza się męstwem i sztuką zmieniać się. (cdn)
http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (8)

4. Некоторые особенности процесса переживания, важные для дискурса душепопечения

Психологический анализ переживания выделяет в нем три структурных элемента (переживаемые обстоятельства, процесс переживания, личность)
и три плана протекания (план выражения, план чувствования и план осмысления).

Остановимся на двух существенных характеристиках переживания, относящихся к плану выражения. Речь идет об открытости переживания и его адресованности.

Открытость переживания.

Динамика переживания рассматривается современной светской психотерапией чаще всего в проекции на ось “сдерживание – выражение”. При этом к сдерживанию чувств психотерапевты, как правило, относятся с психогигиеническим подозрением как пережитку репрессивной викторианской морали, и потому всячески стимулируют выражения чувств. Выражение же не всегда, но слишком часто сводится к идее аффективной разрядки.
Это могут быть примитивные тумаки резиновым куклам, изображающим начальников на проходной японской фабрики; это могут быть изощренные способы работы с воображением, когда обиженной пациентке – привожу пример из одной статьи – предлагается излить накопившуюся злость, совершив воображаемый “полет Маргариты” над Москвой к окнам соперницы, которые, разумеется, нужно с наслаждением разбить.
Суть дела от этого не меняется, ибо она – не в методе, а в подспудной антропологии и аксиологии: будешь сдерживаться – повредишь своему здоровью, будешь реально бить стекла – повредишь своему социальному статусу.
Что же делать? Есть идеальное решение – отреагировать, ни в чем себя не ограничивая, но не в социальном поведении, а в душе, в воображении. Телесное здоровье – ценность, социальное положение – ценность, а душа – душа все стерпит. Антропология, которой не ведома идея преображения, должна удовольствоваться идеей канализации аффектов. Самое печальное состоит в том, что это не просто идея среди идей, но сформированная и широко распространенная культура душевной жизни.

Молитва дает возможность вырваться из ложной дилеммы “вытеснение – отреагирование”, создавая дополнительное измерение высоты и глубины переживания. В этом измерении возможно и благодатное сдерживание (которое в отличие от патологического вытеснения создает не бессознательное, а сокровенное), и благодатное преображающее выражение переживания.
Чтобы переживание полноценно выразилось в молитве, человек должен посметь его открыть и суметь его открыть. “Суметь” – значит решить поэтическую по смыслу задачу: попытаться в искреннем слове выразить правду своего сердца. “Посметь” – значит решить задачу “предстояния”: найти в себе достаточно мужества и доверия, чтобы положить перед Богом свои чувства без прикрас и оправданий, как есть. Открытость своего переживания в молитве начинается с искусства и мужества быть [[2] Мужество в этом смысле противоположно неврозу в блестящем определении П.Тиллиха: невроз есть способ избегания страха небытия путем избегания бытия (Tillih,1952)] , доверять и уповать, а венчается мужеством и искусством меняться. (Продолжение следует)
http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (7)

3. Przeżywanie i modlitwa.

W świetle tych wniosków ważnych dla rozwoju praktyki chrześcijańskiej psychoterapii i duszpasterstwa należy starannie rozważyć zależność między procesami przeżywania i modlitwy. Ale i odwrotnie sama praktyka duszpasterska tworzy szczególne podejście do ważnego dla chrześcijańskiej antropologii i psychologii tematu ludzkich uczuć i przeżyć. Stosunek do tego tematu tradycyjnie ewoluował pod dominującym wpływem ascetycznego dyskursu walki z namiętnościami. Duszpasterski i ascetyczny dyskurs są jednomyślne, co do celu, ale znacząco różnią się metodami i stylistyką. W szczególności w ascetycznym kontekście częściej dominuje metaforyka wojny, bitwy, a w duszpasterskim – metaforyka uzdrawiania.
Jak lekarz patrzy na choroby nie tylko jak na zło, ale i jak na próbę zdrowych sił organizmu do radzenia sobie z negatywnymi wpływami, podobnie i praktyka chrześcijańskiego duszpasterstwa powinna badać procesy przeżywania tak w ich negatywnych tendencjach do przekształcania się w namiętności, jak i w pozytywnych tendencjach do duchowego wzrostu.

Nakreślmy niektóre z zagadnień dotyczących badania przeżywania w takiej perspektywie, mając na uwadze paradygmat praktyki duszpasterskiej.
a) Po pierwsze, to jest pytanie o charakterystycznych cechach procesu przezywania, które umożliwiają jego zbawienne połączenie z modlitwą;
b) Drugie pytanie – o typy połączenia przeżywania i modlitwy;
c) Trzecie – o wpływie modlitwy na przeżywanie. (cdn)

http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (7)

3. Переживание и молитва

В связи с этими выводами для развития практики христианской психотерапии и душепопечения необходимо тщательно продумать соотношения между процессами переживания и молитвы. Но и наоборот, сама практика душепопечения создает особый подход к важнейшей для христианской антропологии и психологии теме человеческих чувств и переживаний. Отношение к этой теме традиционно складывалось под доминирующим влиянием аскетического дискурса борьбы со страстями. Душепопечительный и аскетический дискурс, совпадая в сфере конечных целей, существенно отличаются по методам и стилистике. В частности, в аскетическом контексте чаще доминирует метафорика войны, брани, а в душепопечительном – метафорика врачебная.

Как врач смотрит на болезнь не только как на зло, но и как на попытку здоровых сил организма справиться с вредными воздействиями, так и практика христианского душепопечения должна исследовать процессы человеческого переживания и в их негативных тенденциях превращения в страсти, и в их позитивных тенденциях духовного возрастания.

Наметим некоторые вопросы исследования переживания под таким углом зрения, в парадигме душепопечения.
a) Во-первых, это вопрос о тех характеристиках процесса переживания, которые делают возможным его благотворное соединение с молитвой.
b) Второй вопрос – о типах соединения переживания и молитвы.
c) Третий – о влиянии молитвы на переживание. (Продолжение следует)

http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (6)

Jeśli spojrzymy wstecz na wcześniejsze przykłady, widzimy, że są trzy rodzaje pocieszenia.

Jedno, nazwijmy go „duchowe - normatywne” – jest to pocieszenie bez pocieszenia, nie ma w nim ludzkiego ciepła. Ono mija się z przeżywaniem człowieka. Chce wyjaśnić i obwinić, a nie usprawiedliwić i wesprzeć. Jego prototypem: „Stłukłeś kolano? Sam sobie jesteś winien!”

Drugie – „psychiczne - sentymentalne” pocieszenie. Jest to bezpośrednia reakcja emocjonalna, może ona na jakiś czas trochę ogrzać, ale działa przez to, że jedno przeżywanie zastępuje innym (ból zazdrości - pragnieniem zemsty, na przykład). I nie ma w nim ani duchowej prawdy, ani, jeśli się zastanowić, prawdziwego współcierpienia. Ono także ignoruje przezywanie człowieka, jego głębię. Jego hasłem: „Nie ma, czym się przejmować!”

Wreszcie trzecie – pocieszenie „duchowe – współudział”. Pocieszający współcierpiąc schodzi w głębokości psychicznego przeżywania cierpiącego, a następnie wznosi duchową drabinę, aby wchodząc po niej ludzkie przeżywanie przekształcało się w modlitwę i przez to dostąpiło przeobrażenia.

To pocieszenie zasługuje na nazwę duchowej psychoterapii. Jeśli formułą psychoterapii psychoanalitycznej – „w miejsce Ono powinno znaleźć się Ja”, to formułą duchowej psychoterapii: „w miejsce przeżywania powinna przyjść modlitwa”. Nie zamiast przezywania, lecz w miejscu przeżywania powinno być zapalone światło modlitwy, ona powinna płonąć wraz z przeżywaniem. Samo przeżywanie przetapia się w tym, staje się modlitwą, jak oliwa nasącza knotek, aby stać się płomieniem. (cdn)

http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (6)

Если оглянуться теперь на приводившиеся ранее примеры, то перед нами – три типа утешения.

Одно, назовем его условно “духовно-нормативное” – это утешение без утешения, в нем нет человеческого тепла. Оно проходит мимо человеческого переживания. Оно хочет объяснить и обвинить, а не оправдать и поддержать. Его бытовой прототип: “Ушиб коленку? Сам виноват”.

Второе, “душевно-сентиментальное” утешение. В нем есть непосредственный душевный отклик, оно может ненадолго согреть, но действует оно, замещая одну страсть другой (боль ревности – страстью мести, например). И нет в нем ни духовной правды, ни, если вдуматься, настоящего сострадания. Оно тоже игнорирует человеческое переживание, его глубину. Его расхожий лозунг: “Да брось ты, не переживай”.

Наконец, третье – “духовно-участное” утешение сострадательно погружается в воды душевного переживания скорбящего, затем воздвигает духовную лествицу, движением по которой человеческое переживание может претворяться в молитву и тем преображаться.

Это утешение заслуживает именования духовной психотерапии. Если формула психоаналитической психотерапии – “на место Оно должно стать Я”, то формула духовной психотерапии такова: “на место переживания должна прийти молитва”. Не вместо переживания, а в месте переживания должна быть затеплена лампада молитвы, она должна гореть вместе с переживанием. Само переживание при этом переплавляется, перерождается в молитву, как масло, поднимаясь по фитильку, становится огнем. (Продолжение следует)

http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (5)

Podsumowując główne cechy tego rodzaju duchowego pocieszenia, wyszczególnimy w nim kilka etapów:

Etap „psychicznego współczucia”. Psychiczne przeżywanie akceptowane jest bezwarunkowo i bez oceniania, w jego doświadczanej rzeczywistości, jako prawdziwe i mające prawo na istnienie. Zostaje ono przyjęte nie z zewnątrz, a jakby od wewnątrz, z psychicznym współodczuwaniem, współcierpieniem, wspólnym boleniem.

Etap „duchowego szczepienia”. Duchowe obrazy, wskazówki dotyczące modlitwy nie pozostają „zawieszone w próżni”, lecz są szczepione bezpośrednio do ciała przeżywania („za każdym razem, kiedy będziesz płakać, pamiętaj…”).

Etap „wznoszenia pionu”. Starzec wznosi duchowy pion, daje możliwość nie tylko patrzeć z poziomu psychicznego na duchowe, ale również umożliwia „odwróconą” perspektywę – spojrzenie na przeżywanie, na łzy stamtąd. I w ten sposób pokazuje dostępną w tym duchowym pionie radość.

Etap „drogi”. Pion nie wyczerpuje procesu. Pocieszenie troszczy się tez i o poziom ziemskiej drogi. Byłoby nierealnym liczyć w dziele duchowego uzdrawiania na jednorazowa akcję. Starzec przygotowuje cierpiącą matkę do długiej drogi matczynego płaczu i kreśli przed nią cel – „cichą radość” w duszy [[1] W powieści F. M. Dostojewskiego jest jeszcze nie mniej istotna część, przez nas obecnie nie analizowana – praktyczne pouczenie, aby wrócić do męża.].

Sumaryczny obraz tej duchowej psychoterapii to modlitewna drabina przeżywania. Pocieszając starzec nie naucza modlitwy wprost, ale wznosi duchowa drabinę, na której dolnym szczeblem jest żałoba, beznadziejność, a górnym – duchowa radość. Psychiczne przeżywanie nie jest odrzucane, ani ucięte, ono zostaje przyjęte troskliwie, w całości, ale szczepi się do duchowego pionu tak, że naturalny rozwój przeżywania zaczyna wykonywać duchową pracę przeobrażenia osobowości. (cdn)
http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (5)

Суммируем основные черты этого духовного утешения, выделив в нем несколько фаз:

Фаза “душевного сопереживания”. Душевное переживание принимается безусловно и безоценочно, в его эмпирической данности, как подлинное и имеющее право на существование. Оно принимается не со стороны, а как бы изнутри, с душевным сочувствием, со-болезнованием, со-страданием.

Фаза “духовной прививки”. Духовные картины, образы, молитвенные указания не остаются висеть в воздухе, а прививаются прямо к телу переживания (“каждый раз когда будешь плакать, вспоминай…”).

Фаза “воздвижения вертикали”. Старец воздвигает духовную вертикаль, дает возможность не только из душевного смотреть на духовное, но и возможность обратной перспективы – взгляда на переживание, на слезы оттуда. И так показывается доступная в этой духовной вертикали радость.

Фаза “пути”. Вертикалью дело не ограничивается, утешение позаботилась и о горизонтали земного пути. Было бы нереалистично в деле духовного исцеления рассчитывать на разовую акцию. Старец готовит горюющую к долгому пути материнского плача и рисует его душевный итог – “тихую радость” [[1] Есть еще в романе Ф.М.Достоевского не менее важная часть, здесь не анализируемая, – практическое наставление вернуться к мужу.].

Суммарный образ этой духовной психотерапии – молитвенная лествица переживания. Старческое утешение прямо не учит здесь молитве, но оно выстраивает духовную лествицу, нижней ступенькой которой становится скорбь, безутешность, а верхней – духовная радость. Душевное переживание не отвергается и даже не усекается, оно бережно принимается все без остатка, но вводится в духовную вертикаль как ее элемент, так что само естественное движение переживания начинает совершать духовную преображающую работу. (Продолжение следует)
http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (4)

Przypatrzmy się tej misternej duchowej psychoterapii.
Pozwalamy duszy płakać i niemal przepisujemy brak pocieszenia („nie pocieszaj się, płacz”), lecz do drzewa cierpienia duszy szczepimy malutką duchową gałązkę modlitwy („za każdym razem, gdy płaczesz… wspominaj, że synek … jednym z aniołów…”), tak, aby soki przeżywania i modlitwy połączyły się w jednym krwiobiegu psychicznego organizmu.
Ale to nie wszystko: jeśli ja, płacząca matka, pozostanę w mojej beznadziejności i stamtąd zobaczę w oddali moje dziecko-anioła, to nieustannie będzie powracała niemożność spełnienia bolesnego pragnienia spotkania się z nim tu („Tylko raz by usłyszeć mi jak on po pokoju nóżkami swoimi przebiegnie, tylko jeden raz nóżkami tup-tup, tak często, często…”).
Dlatego duchowe pocieszenie starca daje płaczącej zupełnie inną „odwróconą” perspektywę charakterystyczną dla modlitewnego trwania przed Bogiem, kiedy nie ja wpatruje się w Niego, lecz otwieram dla Jego wejrzenia swoją duszę.
W jaki sposób to czyni starzec Zosima? „Synek twój stamtąd patrzy na ciebie i z twoich łez się raduje i na nie Panu Bogu wskazuje.” Jakie to proste, a jak radykalny przewrót: łzy przed chwilą były wyrazem mojego bólu, ale teraz stają się przedmiotem wzruszenia kochającego dziecka-anioła, przyczyną jego radości. Dusza otrzymuje możliwość przynajmniej przez chwilę spojrzeć na siebie stamtąd i w tej odwróconej perspektywie dotknąć się duchowej radości.
Jedna rzeczywistość – duchowa radość, która należy się mojej duszy zamiast łez; co innego – duchowa radość jego, ukochanego, z powodu moich łez, radość, której jestem współuczestnikiem właśnie przez moje łzy. Modlitewna perspektywa utworzona dla przeżywania nieszczęścia próbuje nie wypierać psychicznego duchowym, ale poszerzyć psychiczne; nie znieść cierpienie, ale dać „przestrzeń w cierpieniu”, przestrzeń, w której można oddychać.

I ostatnie: starzec nie uważa, że jednorazowym aktem pocieszenia uzdrowiona zostanie cierpiąca dusza. On ze czcią i szacunkiem odnosi się do realiów psychicznego procesu przeżywania: „A płaczu tego matczynego jeszcze będzie niemało”. Jest to postawa cierpliwego, troskliwego ogrodnika, który wie, że drzewo potrzebuje czasu, aby przynieść owoc. (cdn)

http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf

Молитва и переживание (4)

Всмотримся в эту искусную духовную психотерапию.
Душе позволяется плакать и чуть ли не предписывается безутешность (“не утешайся и плачь”), но к этому душевному древу страдания прививается маленький духовный молитвенный черенок (“каждый раз, когда плачешь, вспоминай, что сыночек… единый от ангелов…”) так, чтобы соки переживания и энергии молитвы соединились в едином кровотоке душевного организма.
Но и это не все: если я, горюющая мать, буду оставаться в своей безутешности и из нее в дальней перспективе видеть младенца-ангела, то постоянно будет оживляться мучительное неисполнимое желание встречи с ним здесь (“Только услыхать бы мне, как он по комнате своими ножками пройдет разик, всего бы только разик ножками своими тук-тук, да так часто-часто…”). Поэтому духовное утешение старца дает горюющей совсем другую, “обратную перспективу”, характерную для благоговейного молитвенного предстояния перед Богом, когда не я вглядываюсь в Него, а наоборот предстою перед Его взглядом в душевной открытости.
Каким же образом старец Зосима это делает? “Сыночек твой оттуда на тебя смотрит и на твои слезы радуется, и на них Господу Богу указывает”. Как просто и какой радикальный переворот: слезы только что были выражением моей скорби, а сейчас стали предметом его растроганного любования, поводом радости младенца-ангела. Душе дается возможность хоть на минуту взглянуть на себя оттуда и в этой обратной перспективе прикоснуться к духовной радости.
Одно дело – духовная радость, нормативно предписываемая моей душе вместо слез, другое дело – духовная радость его, любимого, по поводу моих слез, радость, к которой и я делаюсь причастна и именно моими слезами. Создаваемая для переживания горя молитвенная перспектива пытается не вытеснить душевное духовным, а расширить душевное, не отменить скорбь, но дать “пространство в скорбях”, пространство, в котором можно дышать.

И последнее: старец не думает, что одним разовым актом утешения душа исцелена. Он с благоговейным уважением относится к реальности душевного процесса переживания: “И надолго тебе еще сего материнского плача будет”. Это отношение терпеливого, заботливого садовника, знающего, что дереву нужно время, чтобы принести плод. (Продолжение следует)

http://hpsy.ru/public/x3126.htm

Modlitwa i przeżywanie (3)

W słynnym epizodzie z „Braci Karamazow” do świątobliwego starca Zosimy przychodzi młoda kobieta, rozpaczająca w żałobie po synku, zmarłym w wieku trzech lat. Przez trzy miesiące pielgrzymuje ona od klasztoru do klasztoru. Życie opuściło jej dom ze śmiercią synka, nie ma sensu wracać. Na początku starzec stara się pocieszyć ją opowieścią o wielkim świętym, który kiedyś tak pocieszał płacząca matkę: czy nie wiesz, że małe dziecko umierając natychmiast otrzymuje godność anielską? Powinnaś nie płakać, tylko się cieszyć.

Kobieta spuściła wzrok, westchnęła: „Tymi samymi słowy i Nikituszka mnie pocieszał…”

Co tu się stało?
Dlaczego ona nie usłyszała w tych słowach pocieszenia? Dlaczego lek duchowy nie zadziałał na zbolałą duszę? Ponieważ nie została wysłuchana ta dusza, a zamęt niełatwych przeżyć, męka duszy zostały odrzucone, jak niegodne, nie mające prawa do istnienia w duchowej rzeczywistości: powinnaś nie płakać, tylko cieszyć się.

I starzec rezygnuje z dalszych prób oderwania jej wzroku od nieszczęścia i skierowania go do nieba, gdzie „z pewnością dziecko jej teraz stoi przed tronem Bożym i raduje się i się weseli”. Wyczuł, ze taki duchowy wzlot jest jeszcze niedostępny dla serca matki. I zamiast tego, by podnosić jej duszę wzwyż, odrywać ją od żałoby, starzec, wręcz przeciwnie, sam ze współcierpieniem zstępuje w głębiny niepocieszonego smutku, biorąc nieutulony ból, jak prawdziwą rzeczywistość: „Nie pocieszaj się, i nie trzeba ci pocieszenia, nie pocieszaj się, płacz” – mówi do niej starzec.

Nie da się tak powiedzieć, będąc na dystans, na zewnątrz. Aby tak powiedzieć, trzeba to przeżycie przyjąć do własnej duszy w całej jego beznadziejności, rozpaczy. Dopiero po takim zejściu do piekła cierpiącej duszy staje się możliwym, aby tam w ciemności zaświecić lampkę oliwną duchowej pociechy: „ …Nie pocieszaj się, płacz – kontynuował starzec – tylko za każdym razem, kiedy płaczesz, wspominaj nieustannie, że twój synek jest jednym z aniołów Bożych, że stamtąd patrzy na ciebie i ciebie widzi, a z twoich łez się raduje i na nie Panu Bogu wskazuje. A choć płaczu tego matczynego jeszcze będzie niemało, przemieni się on w końcu dla ciebie w cichą radość…” (cdn)

http://wiara.daiguo.com/doc/Modlitwa_i_przezywanie_pl.pdf